«Когда еду в метро, знаю: в вагоне 2-3 мужика в памперсах»: исповедь онкопациента — igryzone.ru
Пока внимание общества отвлечено на коронавирус, из поля зрения как бы выпали другие смертельные болезни. Но они никуда не делись, проблем со спасением, например, онкобольных пруд пруди. Об этом – в заметках журналиста Сергея Благодарова, испытавшего лечение на себе (первая часть опубликована в прошлом номере).
Сергей Благодаров
Госпитализация
Спустя месяц – звонок из больницы:
– Приезжайте на госпитализацию. Успеете до обеда?
Успел – ровно к середине четверга.
– Широкорад в отпуске, – огорошили в больнице.
Отказался от госпитализации.
Но – совершенно верно – вернулся, когда Доктор наук вышел из отпуска. У меня, сильно пьющего в прошлом человека, в голове крутится дурная мысль: не будут ли у врача после отпуска дрожать руки?
Положили в радиологию – с переводом. В урологии не было места. В 5-местной палате один сосед. Разговаривает шепотом.
– Вчера все выписались, – шепчет Валера.
– В морг?
– Не знаю, – грустно шелестит Валера перевязанным горлом.
– Молись за меня, – нередко слышу я чей-нибудь разговор по телефону.
Перед больницей я ездил к Матроне Московской. Тихая обитель, пахнущая укропом, поражает контрастом с бурлящей за стеной Москвой.
В 6 утра очередь к чудотворной иконе уже человек в полтораста. Некоторые пытаются пролезть в рай без билета. Жить надо так, как будто Бог есть. Даже если Его нет. Я покорно отстоял все часы. Отдав себя «в руце Божьи», уповаю и на Бога живого – заведующего отделением урологии Валерия Ивановича Широкорада. Через день меня перевели к нему, в урологию.
Палата №220
Сестры урологического отделения отводят в палату №220. В ней сильно несет мочой. Захотелось закурить сигарету для чистоты воздуха.
Больные в это время обедали. Оказывается, все нужно было привозить с собой из дома (кроме продуктов). На время дали железную кружку в ободках губной помады, алюминиевую ложку и бумажное полотенце.
– У кого обычная? – нянечка тащит многоярусную телегу, заставленную подносами. – У кого щадящая?
Ходячие тащат подносы с разными диетами одной рукой. Другая держит мочеприемник. Лежачим еду разносит нянечка.
– В тюрьме лучше кормят, – ворчит, как голодный пес, сосед по койке. У него злые глаза, едва видные из-под густых нависших бровей. – Где триллионы на онкологию, о которых болтают по телевизору?
Но оснастка больницы великолепная! Столешницы тумбочек поднимаются-опускаются, вертятся во все стороны. Широкая электрическая кровать. Печальная юдоль, на которой мы проводим основное время, комфортна. Все на кнопках. Над кроватью – панели с подключением вентиляции легких, кардиостимуляторов, верхним и нижним светом, тревожными кнопками.
Но ложек все равно нет.
…Четыре утра. Я не сплю. Понимаю: моя последняя ночь перед операцией. Когда я нормальный, как все. С простатой, семенниками. Сухой, не протекающий.
– Сегодня такие операции – как аппендицит вырезать. В 62-й руку на них набили, – успокаивал районный онколог Амосов, отводя глаза.
Я всю ночь думаю, думаю… Раскаяние мучит мою душу. За что всю жизнь терзал близких людей? Зачем издевался?
Операция
Первым на операцию увезли 74-летнего Гришу – рак мочевого пузыря. Если стадия не запущена, внутри пузыря ведут раскаленной нитью, убирая злокачественные образования. Операция считается несложной – наркоз местный.
Наконец приехали за мной.
Удивило, что не увидел в операционной ни хирурга, ни ассистента, ни анестезиолога.
– Они позже будут, – сказала красивая, как они все здесь, медсестра.
– Заведующий станет оперировать?
– Да, Валерий Иванович.
Я лежал, распятый на операционном столе, словно Христос. Легкое, как крыло бабочки, прикосновение пальцев сестры успокаивало. Она нашла вену в раскинутых руках, вколола укол, низко склонившись надо мной красивым молодым лицом. Я провалился в глубокий наркоз. Пожелайте мне удачи!
Реанимация и палата
Проснулся в реанимации. Сводит рот. Три с половиной часа, пока бригада «стояла раком», как выразился Доктор наук, в рот была засунута специальная трубка – чтобы не проваливался язык. Я мог им подавиться.
Через дырку в животе закачивали воздух в брюшную полость, чтобы свободнее оперировать. Через другую дырку ввели видеокамеру. Через третью – свет. Насосом подкачивали в легкие кислород.
Всего в животе – мама моя! – четыре дырки. И разрез у пупа, через который ввели нож-манипулятор. Пять ножевых ран хирурга спасли жизнь потерпевшего. Из меня теперь торчат три трубки – одна из члена, две из живота. Мочевыделение и дренаж.
И вот я уже, слава Богу, снова в палате. Обход.
– Благодаров Сергей Владимирович. Поступил пять дней назад. Вчера сделана лапароскопическая операция простаты. Моча и дренаж отходят. Состояние удовлетворительное, – докладывает врач.
Заведующий склоняется над моим животом. Что-то записывает в блокнот. Испытываю к Валерию Ивановичу почти религиозное чувство.
– Воду пьешь? – спрашивает живой Бог.
– Три литра в день.
– Хорошо, пей больше.
Пить надо много – промывать после операции. Неработающий пузырь обвисает. На подоконнике бутыль, мало не с голову слона. Прикладываюсь к ней каждые пять минут.
В «Дневник мочевыделения» теперь нужно записывать, сколько мочи выделяется за сутки. На обходе заведующий смотрит дневник, как отец смотрит дневник сына.
– Два литра в сутки, – хвалит Валерий Иванович, словно за пятерку. – Так пойдет – через недельку выпишем.
Пока я мечу по всей палате. Ладно бы – лужа на полу. Но и кровать вся мокрая.
Сплю я теперь все время на обоссанных простынях. Зажимаю головку пальцами, чтобы донести до унитаза. Занятным казалось разве то, что я всерьез опасался, что меня погонят из больницы ссаными тряпками.
В голове роятся мысли. А именно: как отблагодарить врача за операцию? Много дать – жалко, мало – обидишь. Строгой таксы нет, все гадают.
Больных «с переполненным ртом» мало. Чаще лежат по полису, старики. Я узнавал в коммерческом отделе: платная операция – 180.000 рублей. А сколько же за бесплатную?
Помогай Бог!
…Утром пришел лечащий врач.
– Благодаров, сегодня выписка. – Станислав Викторович обнял меня, как товарища. Я чуть не расплакался. Медики с нами не церемонятся. Мы для них – гудение насекомых. В ординаторской отрываем врачей от компьютеров. Говорят с нами отрывисто, раздраженно.
Но с выпиской ничего не закончилось, хождения по мукам продолжились. Спустя какое-то время нужно было снова показаться в больнице.
В кабинет, поддерживаемый под локоть, вползает очередной пациент. Он без яиц, отрезали месяц назад.
– Четвертая стадия рака простаты, – рассказывал Андрей, когда сидел в очереди. – Поздно спохватился. Пошли метастазы. Сдал кровь, ПСА – 120.
Наконец я в кабинете заведующего.
– Валерий Иванович, у меня ПСА растет и после операции. Может, не все вырезали?
– Куда больше?! Вам вырезали простату, семенники, тридцать один лимфоузел! – Доктор наук возмущен. – Нужно делать ПЭТ-КТ. Я дам направление.
Направил в Главный военный госпиталь им. Бурденко. А после Бурденко была клиника «Медицина», атомная бомбежка всего организма. Была бронхоскопия. Новые облучения.
Результаты ПЭТ-КТ опрокинули повседневность. В ложе простаты и лимфоузлах после операции остались раковые клетки.
– У вас нет рака, все вырезали, – с ненавистью вспомнил я онколога Амосова.
– Нужна лучевая терапия. – Доктор медицинских наук Широкорад откачнулся в кресле. – Дам направление в клинику «Медицина». Там лучшие американские аппараты.
Слава богам, у меня полис. Если лечиться платно, курс моего облучения от 500 тысяч до 1,5 миллионов. ПЭТ-КТ – 80 тысяч. Сутки в стационаре – 50 тысяч. Понятно, что клиника может позволить и бесплатный кофе, и живые цветы в туалете, и арфистку (могла бы выступать и голой, учитывая здешние расценки).
Прекрасно понимаю, что мы лишь животные в дырявых мешках из кожи и мяса. Но жить все равно хочется. Я даже играю в опасную игру. Загадал, что не должен умереть раньше 85-летних стариков – Джигарханяна, Жванецкого, Познера, Ширвиндта. Было бы несправедливо умереть раньше них. В 63 года.
В клинике в последний раз иду мимо благодарственных писем в дорогих рамах – Кобзона, Табакова, Калягина… Все они здесь лечились. Это те, кто успел расписаться в списке живущих на земле. Поспеть за ними, конечно, трудно, но мы будем стараться.
Пролетел год после операции. Я перестал течь. Сплю в сухой постели. Не оставляю луж на полу. Живу почти так же комфортно, как до операции: ум ясен, сердце мирно, жизнь прекрасна.
Но, выходя на улицу, все равно засовываю в трусы прокладки. При малейшем напряжении выделяется моча. Когда еду в метро, знаю, что в вагоне – два-три мужика в памперсах или урологических прокладках: рак простаты и прямой кишки в мире на первом месте.
Боженька милый, помогай!
* * *