Фото с историей. Алексей Герман-старший в гостях у наркобарона-коммуниста — igryzone.ru
Только что в издательстве «Сеанс», в «Черной серии», посвященной гениям кино, вышла книга об Алексее Германе. Наверное, нужно добавлять: «старшем», потому что его сын, тоже Алексей Герман, сам давно знаменитый режиссер. Он и рассказал нам неизвестную, но очень любопытную историю из жизни своего отца.
Дело в том, что книга проиллюстрирована фотографиями, многие из которых опубликованы впервые. А об этом снимке еще пару месяцев назад вообще никто ничего не знал, включая и Германа-младшего, да и не узнал бы, если бы не эта новая книга «Герман».
Автомат под подушкой
– Недавно я разбирал дома фотографии – просто потому, что пообещал что-то дать издательству – и вдруг нашел этот снимок, который меня заинтересовал. Я его никогда не видел раньше. Мы с отцом вообще никогда не рассматривали личные фотографии и уж точно не сидели над ними часами, – рассказал «Собеседнику» Алексей Алексеевич.
Это, судя по всему, единственное фото, сделанное во время поездки Германа в Мексику в конце восьмидесятых годов. Режиссер привез туда свой фильм «Мой друг Иван Лапшин» – показывать местной интеллигенции и вообще публике. На родине, в России, «Лапшина», вышедшего в 1984 году, восприняли очень странно. Фильм был не парадным, что ли. Каким-то несоветским и разоблачительным. И вообще, «гиперреалистичным», как окрестили тот период в творчестве режиссера.
-
Скромный, остроумный, талантливый – настоящий Андрей Миронов
Алексей Герман снял его по повести своего отца, писателя Юрия Германа. Там герой ловит банду, продираясь сквозь безнадёгу жизни в стране, которая всегда против личности, но при этом требует от граждан героизма и свершений. В общем, был скандал. Советские люди принялись тут же строчить доносы в КГБ и ЦК, требовали сжечь на площади и «зловещую» картину, и режиссера. Герман ужасно переживал. Но потом получил за фильм Госпремию – все-таки в стране уже уверенно дул освежающий сквозняк. Которым «Лапшина» с Германом и занесло в Мексику.
– Папу там повезли в какой-то очень большой и богатый дом к какому-то человеку, который очень любил коммунизм, творчество отца и соответственно Советский Союз, – рассказывает Алексей Алексеевич. – При этом вся территория вокруг и внутри, по периметру и по диагонали была в охране, там везде были какие-то люди с пулеметами, с автоматами и с гранатами – в общем, буквально вооруженные до зубов. Не думаю, что папа, как хороший гость, обнаружил как-то свое удивление, даже когда он сел вот на этот самый диван, на котором ему почему-то стало очень неудобно. Тогда он запустил руку под подушки и нашел там автомат. Его удивление, думаю, переросло в изумление, потому что все-таки автомат был как бы не совсем, что называется, обыденным предметом в бытовой жизни в Советском Союзе и папа такого никогда не встречал, разумеется. Кто его фотографировал с этим «аксессуаром», я не знаю. Но знаю, что он попросил гостеприимного хозяина дома купить мне кассеты какого-то певца, которого в Советском Союзе не продавали. И был снова абсолютно потрясен тем, что в магазин покупать мне эти кассеты отправили два джипа с пулеметами! В общем, это было то еще кино.
-
Шуточки «мерзавцев» Абдулова и Янковского. История создания уникального фото
– А это нормально было, когда коммунист и одновременно наркобарон? Что это две ипостаси одного и того же человека?
– О, в Мексике это прекрасно сочеталось. И вообще в Латинской Америке. Коммунисты и наркобароны, мне кажется, были там всегда. И кажется, даже до сих пор все это там прекрасно сочетается, – смеется Герман-младший. – Так что это был, конечно, самый настоящий наркобарон – любитель Советского Союза. И он был очень большой любитель русского искусства при этом. Думаю, что «Мой друг Иван Лапшин» ему понравился – и возможно, именно своей детективной составляющей.
«Отец любил оружие»
– Что же, с наркобароном – любителем СССР и позднесоветского кино – все более-менее понятно. Но почему у Алексея Юрьевича на этом случайном снимке такое веселое, озорное и даже довольное лицо? Эта фотография, как и вся ситуация вообще, никак не вяжется с образом Алексея Германа, который в представлении большинства людей – интеллигентный интеллектуал и мягкий человек.
– Имидж Алексея Германа-старшего выдуманный. Он имеет совсем малое отношение к реальному Алексею Герману-старшему. Я не буду вдаваться в подробности, но он был абсолютно иным человеком, не тем, каким мы привыкли его считать. Я, собственно говоря, в свое время ругался с Дмитрием Быковым, когда он написал про какую-то «просчитанную рисовку», за которой ощущалось «что-то совершенно нечеловеческое». Мы потом разобрались, конечно, хотя я до сих пор считаю, что он не прав… Словом, очень многое из того, что пишется, имеет очень и очень опосредованное отношение к личности отца, к тому, что он на самом деле из себя представлял, чего он на самом деле хотел, чего он на самом деле боялся… Вообще, всю жизнь для папы было очень важно быть мужественным (мужественность такого хемингуэевского типа). Он любил всё милитаризированное. У него всегда были большие тяжелые ботинки, грубые, неудобные. Только в конце жизни он начал ходить в ботинках более мягких, потому что ноги уже болели. Ему очень нравилась вся эта военная стилистика. Он очень любил вспоминать, что он боксер. И один раз в жизни он дрался за меня. Я тогда учился, наверное, в первом классе и помню, как какой-то пьяный начал у нас во дворе на Марсовом поле обижать детей. Тип был сильно пьяный, надо сказать. И папа вышел к нам и побил его. Вернее сказать, этот пьяный тип скорее сам себя побил, спотыкаясь и падая на каждом шагу, но папа тоже ему пару раз дал. И после этого он жил в абсолютном счастье, наверное, месяц-два. Он все время вспоминал это происшествие, потому что ему очень хотелось быть вот таким надежным, смелым, ничего не боящимся человеком. И он, как ни странно, любил всякое оружие. У нас его не было, но он его все равно любил – разговаривать об оружии, рассматривать. Он любил оружие не как средство отнимания жизни, а как особую эстетику. Как, например, эстетику литературы Киплинга. А вот потом, позже, он начал смотреть программы о животных. По крайней мере последние лет десять папа смотрел только передачи про животных. А оружие, любое, уже вызывало в нем только какое-то отторжение. Отец был умным. И склонным к депрессиям. Он боялся жизни на самом деле. И очень многое про него можно понять, если представить себе, что его поступки – суть сопротивление этому страху. И всё кино отца, при существовании, разумеется, его особого метода, состоит вообще-то из невозможности делать иначе.
* * *