ОДКБ в Казахстане остановила мятеж нового типа — igryzone.ru
Большинство протестов последних двух лет в мире были порождены вызванным пандемией экономическим спадом. Но январский бунт в Казахстане не относился к такого рода выступлениям. Не был он похож и на «цветную революцию», а стал примером протеста нового типа, считают политологи. В чем особенность попытки переворота в Казахстане, какие уроки должна извлечь Россия, чтобы предотвратить такие ситуации в дружественных странах в будущем?
Насильственную смену власти или попытки такой смены в бывших советских республиках с начала 2000-х принято именовать цветными революциями, а после украинских событий 2004–2005 и 2013–2014 годов – майданами, но бунт в Казахстане не укладывается в классическую майданную схему. На это указал член Научного совета при Совете безопасности России, профессор факультета политологии МГУ Андрей Манойло. «В классической схеме ступенчатый разогрев народного недовольства начинается с формирования информационного медийного фона. В соцсетях появляются тематические группы, через которые идут первые вбросы. Затем подключаются классические масс-медиа. В Казахстане произошло все наоборот», – пояснил эксперт.
«Разного рода социальные сети и печально известные телеграм-каналы, контролируемые польскими спецслужбами, подключились, когда госпереворот уже набрал обороты. В этом отношении Казахстан является очень опасным прецедентом», – пояснил Манойло. Своим мнением он поделился на круглом столе «Протесты в мире: требования, ход, итоги», который организовал в четверг Экспертный институт социальных исследований (ЭИСИ).
Во всех современных (начиная с 2019 года) попытках свержения неугодных Западу режимов используется схожая схема, полагает Манойло. Во-первых, делается попытка быстро, без долгой информационной подготовки, радикализовать улицу. «Народные возмущения» становятся все более быстрыми, экстремальными и агрессивными, а с точки зрения смыслов – более абстрактными и содержательно нищими. Иными словами, это уже не радикальный политический протест с запросом на смену системы, а бунт с достаточно примитивными требованиями», – добавил исполнительный директор Центра общественно-политических проектов и коммуникаций Никита Тюков.
Во-вторых – организаторы мятежа делают ставку на «слабое звено во власти, на тех, кто готов включиться в заговор на различных условиях и мотивах», указал Манойло. «Это общая черта всех попыток современных госпереворотов. В Венесуэле в 2019 году такие пути пытались найти к ближайшему окружению президента Николаса Мадуро, – напомнил эксперт. – На постсоветском пространстве эта схема впервые была опробована в 2020 году в Белоруссии, где внешние силы пытались договориться с окружением Александра Лукашенко».
Наконец, указал Манойло, сценарий бунта нового типа попытались реализовать в Казахстане. Неслучайно после подавления попытки переворота в Казахстане по обвинению в госизмене было арестовано такое большое количество силовиков, включая главу Комитета национальной безопасности (КНБ) Карима Масимова, в прошлом неудавшегося преемника Нурсултана Назарбаева. «Одновременно большая роль в реализации сценария переворота «на земле» была отведена не возмущенным гражданам, а криминалу, организованным преступным группировкам, которые обеспечили толпу боевиками», – отметил эксперт. В подготовке госпереворота участвовала часть казахской правящей элиты, возможно, не без «поддержки западных разведок», полагает Манойло. Эксперт прогнозирует:
«Этот шаблон, видимо, будет повторяться и в дальнейшем».
Говоря о попытках мятежей нового образца, «следует вспомнить о достаточно старой – конца 60-х годов прошлого века – работе Эдварда Люттвака, американского специалиста по международным отношениям и военным стратегиям, под названием «Государственный переворот. Практическое пособие», – рассказал президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов. В работе американского стратега, бывшего советника Рональда Рейгана, приводится довольно очевидное обстоятельство – госпереворот маловероятен в странах с развитыми политическими и гражданскими институтами, моделями политического участия. «В «неустаканившихся» государствах переворот возможен в том случае, если действующая власть ничего не делает, то есть идет по пути меньшего сопротивления», – указал Ремизов.
Казахстан проявил себя как во многом не устоявшееся государство, а его власть до определенного момента проявляла пассивность – что можно было наблюдать на примере погромов зданий госструктур в Астане, попадания оружия в руки погромщиков и т. п. «Люттвак в своей работе говорит о некоторых ограничениях для применения сценария переворота, – отметил Ремизов. – Одно из ограничений – фактор внешнего влияния. Это могут быть военные базы иностранного государства вблизи центров власти, широкая внешняя сеть экспертных советников, пронизывающая государственный аппарат. Это может быть критическая зависимость от иностранной экономической помощи». Судя по всему, сценаристы казахстанского бунта сочли пренебрежимо малым фактор внешнего – в данном случае российского – влияния на Астану, отметил Ремизов. Силы, заинтересованные в смене режима в Казахстане, учли некоторое дистанцирование республики от Москвы, рост антироссийских проявлений в последнее время. «Но по факту мы видим, что они просчитались», – отметил Ремизов. По его мнению,
главный просчет состоял в недооценке фактора участия Казахстана в ОДКБ.
«Быстрое реагирование на ситуацию в Казахстане – довод в пользу жизнеспособности этой организации, – отметил Ремизов. – До сей поры ОДКБ выглядела так же, как например, Таможенный союз в первый период своего существования – то, что существует по большей части на бумаге. Сейчас организация впервые исполнила собственную функцию. Есть шанс на то, что ОДКБ из более или менее гуманитарной конструкции станет реальной военным объединением. Этим шансом надо воспользоваться, в том числе с точки зрения организационного и военного строительства ОДКБ». При этом на будущее надо учесть, что эта структура пока еще «очень далека от того, чтобы иметь единые системы военного управления», добавил политолог.
«Безусловно, блестящее разрубание казахского узла с помощью сил ОДКБ, основную роль в которой играют военнослужащие России, российские силы и средства, – это серьезная демонстрация возможностей по предотвращению подобных сценариев впредь в разных странах», – согласился директор Международного института новейших государств Алексей Мартынов.
Можно констатировать, что два последних крупных политических кризиса – в Белоруссии в 2020 году и в Казахстане января 2022 – года разрешились благополучно, благодаря участию России, продолжил Ремизов. Он подчеркнул: Москва показала, что умеет извлекать уроки из серьезных вызовов – так, за операцией в Южной Осетии в августе 2008 года последовала реорганизация и модернизация вооруженных сил и в ВПК России. Очевидно, что уроки извлекаются и будут извлекаться из белорусского и казахстанского вызовов, указал эксперт. «Сейчас мы наблюдаем, что в российской политике возникают признаки нового подхода – поставлен вопрос о красных линиях с США и НАТО, – отметил Ремизов. – Сейчас Россия инициирует разговор о поясе безопасности на постсоветском пространстве». Но, подчеркнул политолог, безопасность надо понимать более комплексно.
По мнению Ремизова, главный урок, который следует извлечь – недооценка фактора мягкой силы в отстаивании наших интересов. По его словам, пока Россия действует «по крымскому сценарию», постфактум – когда политическая конструкция постсоветского государства уже обрушена. Системная экспертиза по пространству экс-СССР, которой могло бы заниматься Россотрудничество и подобные структуры, сейчас отсутствует, считает политолог. «Сама эта работа поможет сформировать набор параметров, по которым мы это измеряем, и набор требований, которые мы предъявляем своим партнерам, – подчеркнул Ремизов. – И на втором этапе это позволит сформировать набор инструментов давления, которые без обид и битья тарелок просто по умолчанию должны применяться при нарушении этих требований».
Три повода для протестов
Мониторинг и анализ протестных выступлений должен дать понимание того, какие триггеры запускают политическую турбулентность, отметила модератор круглого стола Екатерина Соколова, заместитель исполнительного директора ЭИСИ по стратегии и прогнозированию. «В случае Казахстана триггером, конечно, послужило опрометчивое решение властей с повышением цен на газ, на которое мгновенно отреагировали запуском готового протестного механизма, по указанной выше схеме», – прокомментировал Манойло.
Причиной социальных проблем, вокруг которых «накручивается протестная активность, как капустные листы вокруг кочерыжки», является зачастую отсутствие налаженной системы обратной связи между гражданами и властями, заметил глава Экспертного совета ЭИСИ Глеб Кузнецов. Он подчеркнул: подобная обратная связь особенно важна сейчас, когда пандемия COVID-19 породила глобальную социальную напряженность, которая во всем мире на протяжении предыдущего года выливалась в протестные выступления.
Соколова, в свою очередь, представила данные доклада ЭИСИ, из которого следовало – можно выделить три основных триггера для протестов в различных странах мира. Это: жесткие антиковидные меры властей, социально-экономические и политические проблемы.
«Антиковидные протесты разных масштабов прошли по всей Европе и в Латинской Америке, – отметила эксперт ЭИСИ. – Обращают на себя внимание итоги этих протестов, которые всегда однозначны: правительство не идет на уступки, на изменение какой бы то ни было политики в отношении антиковидных мер». Подобную неуступчивость проявили даже власти Швейцарии.
«К протестам экономического характера можно отнести события в Казахстане, где основанием послужило изменение стоимости газа. За ним, напомню, последовала требование отставки правительства. Отставка была реализована, Назарбаев ушел с поста главы Совбеза, были выполнены политические требования, – перечислила Соколова. – В Греции отказались от проведения реформы трудового законодательства, решили ее пересмотреть. В Индии были масштабнейшие шествия, марши фермеров на столицу. В итоге законодательство о закупках сельскохозяйственной продукции тоже было пересмотрено, а закон этот был отозван».
К сугубо политическим казусам эксперт отнесла баталии в Польше из-за споров о главенстве польского или международного законодательства, напряженность в ходе президентских выборов в США, «весеннюю революцию» в Мьянме в ответ на военный переворот в этой стране, и протесты в Белоруссии, которые затухали вплоть до марта 2021-го.
Кузнецов отчасти поспорил с коллегой, подчеркнув, что, по его мнению, все эти случаи политической напряженности так или иначе имеют общую, «ковидную» природу – ведь пандемия породила экономический спад и социальную напряженность. Эксперт напомнил, что в Казахстане были введены весьма жесткие требования по QR-кодам. При этом он исключил возможность развития подобной ситуации в России.
«У нас появляются так называемые эксперты, которые говорят: видите, как у них плохо, а в России неизбежно будет то же самое,
только в сто раз хуже, – заметил Кузнецов. – На самом деле, это не так. Ход ковидных протестов по всему миру показал, что российское государство достаточно гибко отвечает на вызовы, что препятствует перерастанию общественного недовольства в масштабные протесты. Последний и очень хороший тому пример – обсуждение закона о QR-кодах».
Когда государство и элита увидели, с каким внутренним протестом и моральным неприятием «эти самые QR-коды столкнулись в массах, сам текст закона был скорректирован, были внесены новые, беспрецедентные в мировом масштабе и очевидно нравящиеся людям предложения», напомнил эксперт ЭИСИ.